Благодаря М. Мамардашвили, текст М.Пруста стал восприниматься как образец реального философствования.
Судите сами. Что такое философия?!
- Отдать себе отчёт в очевидном.
- Что для этого необходимо?
- Труд! Труд расшифровки впечатлений.
Берём одну из глав «В поисках утраченного времени». Сцена в отеле: мальчик, привыкший жить всё время дома под крылышком у матери и бабушки, оказывается в отеле, и он не может заснуть, потому что вещи, окружающие его, - кажутся ему враждебными.
Можно, помучившись, наконец, сказать себе: на новом месте всегда вначале дискомфортно! А можно – взять «сцену» как знак, знамение, что-то говорящее о тебе самом. В данном случае, - о твоей несвободе. То, что на нас так враждебно «давит» шкаф, безусловно, скрывает какой - то закон. И расшифровать его – это и значит реально философствовать, т.е. жить, а не прозябать. И сценка в отеле – не литературное описание, а ЭЛЕМЕНТ ПРОХОЖДЕНИЯ ПУТИ. Ведь если человек так зависит от шкафа, то он, конечно, несвободен. А освободиться надо, чтобы СПАСТИСЬ. Значит, реальная философия не роскошь, а - необходимость.
Или - вот - одно из самых трогательных мест « В поисках…» рассказ о повести Ж.Санд «Франсуа – найденыш». Взрослый Рассказчик – герой, случайно увидев книгу и перелистывая её, понимает всю благодать непроизвольных воспоминаний. Эта книга для него особенная. Действительно, знак, значение. Когда – то «Франсуа – найденыш» был прочитан ему матерью, когда он, не получив желанного поцелуя на ночь, закатил истерику, испугавшую родных и от испуга уступивших его желанию: быть с матерью и слушать, как она читает.
Рассказчик, вспоминая прошлое, отдает себе отчёт в том, что вся эта история с чтением, действительно, означает лишь одно: большую часть жизни он пролюбил по архетипу «влажного лона», т.е. как существо, постоянно нуждающееся в беспрерывной нежности, бесконечной ласке и готовый за эту ласку платить свободой.
Как важно, - подчеркивает Пруст всем романом, - понять «как и где сцепилось то, что сейчас происходит». Ведь преследование любимой (Альбертины) началось не в Париже, а в Комбре – городке, где прошло детство Марселя – Рассказчика и где к нему пришла необходимость получать на ночь материнский поцелуй.
Мамардашвили своим циклом лекций о Прусте, Пруст романом показали, что мы глухие и слепые по отношению к действительному строению нашей жизни. Мы лишь в «привилегированные моменты» (расшифровка впечатлений) слышим шелест настоящей жизни.
Для Мамардашвили и Пруста текст не есть знание, это - сознание, т.е. извлечение смыслов из опыта, из фактов. «Факты – ничто, законы, стоящие за фактами жизни, - всё!» - таков, примерно, пафос и писателя, и философа.
Акт построения текста сознания, - писал Мамардашвили, - разрывает несвободу. Нашу свободу производит не «я», а форма (текст), ибо текст – это пространство бытийного «Я». Выделение понятий абсолютное (бытийное) «Я» и относительное «я» фигурируют на многих страницах «Типологии пути» с отсылкой к Прусту. Мамардашвили, чтобы пояснить мысль, приводит выписку из дневников А.Блока: «В моей жизни были только две женщины: одна – Люба, а другая – все остальные». Поэтому философ вслед за писателем призывал «срезать» психологическое и социальное «я», чтобы прикоснуться к РЕАЛЬНОСТИ, к «шелесту подлинной жизни».
Конечно, сделать это трудно. Мамардашвили – плоть от плоти человек «работающей цивилизации» (термин А.Камю) - это понимал. И призывал: срезайте хотя бы мысленно.
Помощником в этом трудном деле является то, что Сократ из Грузии называл «быть шпионом неизвестной родины», а Декарт – «выступаю в маске». «Второе рождение» (реальное философствование) может быть инициировано только из точки абсолютного остранения (терминология В.Шкловского), которая достигается через «шпионство» и «масочность».
Мамардашвили в шестой лекции по метафизике прозы Пруста подробно развивает тему «шпионства». «Такое положение, что мы как бы должны быть шпионами. Представьте себе человека – шпиона с выставленными антеннами подозрения. Пруст так и говорит: антенны подозрения. Почему шпионы? Да потому, что всё, как мы теперь поняли частично, всё перед нами – тайна, и всё – клочья. И из этих клочьев мы должны читать (вполне шпионское занятие)». И Пруст занимается чтением (и нас этому учит!): покраснели щечки Альбертины вне связи с ситуацией, со словами, которые говорятся. Что это такое?! Это уже указание на истину. Пруст называл это «вещественные куски правды».
|