1.
С Прустом я встретилась, преподавая в экспериментальной школе юных бизнесменов. Библиотека была полупуста. И директриса попросила «народ» поделиться сокровищами личных библиотек. Кто-то принёс «Под сенью девушек в цвету» (второй том романа-эпопеи М. Пруста «В поисках утраченного времени») в переводе Н. Любимова.
До этого я не раз давала «обет» прочитать всего Пруста. Кончалось это плачевно: я доходила – в лучшем случае – до половины «В сторону Свана» (первая книга эпопеи) и – «забрасывала» мероприятие, чувствуя, что это мне не по зубам. Но в тот раз – встреча с Прустом совпала с текстом одной из лекций Мамардашвили, прочитанной во ВГИКе – «введение в философию, или то же самое, но в связи с романом Пруста «В поисках утраченного времени». Этого было достаточно, чтобы я залпом проглотила «Под сенью девушек в цвету».
2.
Несколько фраз этой книги меня буквально потрясли. Вот они:
- «Порабощение лучших из лучших пошляками – это закон многих семей» (вероятно, нет необходимости объяснять, что это обо мне и моей «родне»).
- «Внутри у меня было тревожно и вместе с тем пусто: я мог говорить и не мог слушать.»
- «Да вас и нельзя лечить, как всякого другого. У интеллигентных людей болезнь на три четверти проистекает из интеллигентности.»
- «Твёрдые решения человек только в таком душевном состоянии, которое длится недолго.»
- «Я постоянно и упорно занимался медленным: мучительным убиением того «я» во мне, которое любило Жильберту.»
- «Я был вполне уверен, что терпеть не могу Жильберту, на самом деле я всё ещё любил её.»
- «Счастье нам достаётся, когда мы к нему охладеваем.»
- «Когда с человеком случается несчастье, он становится лучше.»
- «Как бы не было скромно то место, которое на первых порах занимают в душе переживания, не имеющие отношения к любимому существу, всё-таки им удаётся потеснить любовь, прежде владевшую всею душою.»
3.
Больше всего меня захватили те страницы «Под сенью девушек в цвету», где речь идёт о пребывании главного героя в Бальбеке. Мне кажется, такого лиризма, с которым я встретилась во второй книге знаменитой эпопеи, мне больше не ощутить ни в жизни, ни в книгах.
Меня буквально потрясали те «высокие слова», которые потоком лились из каждого фрагмента книги:
- «Вскоре мы заключили дружеский союз на веки. Сен-Лу произносил слова «наша дружба», так, словно речь шла о чём-то важном и прекрасном, существующим вне нас, а немного погодя он уже называл это самой большой радостью своей жизни.»
Я была так очарована книгой и фразами, что не замечала иронии автора, которая буквально «торчала» из каждой фразы.
4.
В Бальбеке у Марселя-Рассказчика появляется возможность, сравнивая «стайку девушек» с Жильбертой, прийти ко многим закономерностям любви: «Я ещё раньше, на Елисейских полях, начал догадываться, - но вполне понял только потом, - что когда мы влюблены в женщину, мы лишь проецируем на неё наше душевное состояние; что следовательно, важны не достоинства женщины, а глубина этого состояния».
«Настоящая альбертина была силуэтом, всё же, что на неё наслаивалось, шло от меня: то, что в любовь привносится нами, БЕСКОНЕЧНО БОГАЧЕ ТОГО, ЧТО ИСХОДИТ ОТ ЛЮБИМОГО СУЩЕСТВА.»
«Мы с Альбертиной простились, порешив на том, что как-нибудь погуляем. Я говорил с ней, не сознавая, куда падают мои слова и во что они превращаются, - я словно бросал камни в бездонную пропасть.»
«Но если вдобавок мы имеем дело с человеком, воспитание которого (как воспитание Альбертины для меня) является для нас загадкой, чьи склонности, круг чтения и взгляды нам неизвестны, то мы не знаем, будет ли в нём на наши слова отклик более сочувственный, чем в животном, которому всё-таки можно что-нибудь втолковать.»
5.
Проглотив разом «Под сенью девушек в цвету», я решила, что уж теперь-то с лёгкостью овладею «В сторону Свана». Не тут-то было. Книга, как и впервые разы, сопротивлялась, наскучивала, отталкивала. Но как-то («в один прекрасный день») появилось «второе дыхание» и «книга пошла».
Благодаря «Под сенью …», я в «Сване» нашла такую бездну иронии, что просто испугалась, что начну воспринимать «В поисках утраченного времени» как комедию. Ну, вот, к примеру, этот пассаж:
- «Так как достоинства, которые он приписывал Вердюренам, являли собой не более чем отблеск того наслаждения, которое ему доставляля у них в доме его любовь к Одетте, то чем больше радости приносила ему любовь, тем существеннее, глубже, жизненно необходимее становились в его глазах достоинства Вердюренов.»
«Сван: поклянись мне на твоём образке, скажи «да» или «нет», было ли это у тебя когда-нибудь.
- Ну почём же я знаю! – в бешенстве крикнула Одетта. – Может быть… очень давно… причём я сама не отдавала себе в этом отчёта… раза два-три.
Эти её слова «раза два-три» впились ему в сердце. Сван не думал, что ему будет так больно.»
Меня поражает наша способность жить в мире ирреальности. И чувствовать боль (а не радость!), когда к нам приходит р е а л ь н о е.
6.
«Пленницу» - одна из книг этой удивительной эпопеи – я смаковала долго: по странице-две в течение года. Год так и назвала – прустовским.
Это «смакование» объясняется тем, что почти весь том «Пленница» - своего рода свод мыслей Пруста об искусстве и об искусстве любви – в частности.
- «Всё, в чём она признавалась мне без всякого нажима с моей стороны, а затем, когда мы стали приятелями. Даже охотно, - всё это перестало мне открываться, как только она убедилась, что я её люблю, или, быть может, не упоминала имени амура, как только догадалась об инквизиторском чувстве, которое хочет допытаться, страдает когда допытывается, и хочет знать ещё больше.»
- «Такая музыка, далёкая от общества Альбертины, помогала мне погружаться в себя и находить в себе новое, находить разнообразие, которое я напрасно искал в жизни, во время путешествию».
- «Я восстановил их немного позднее, когда понял её мысль. Слушают после, поняв, что хотел сказать собеседник.»
7.
Потом пришёл черёд «Обретённого времени». Эта последняя книга эпопеи буквально меня потрясла. Такой плотности мысли я никогда, нигде не встречала, разве что в текстах Мамардашвили.
- «что это часть нашей души, гораздо более низменная, чем все эти различные «я», один за другим умирающие в нас и эгоистично желающие унести с собой частичку нашей души, которая должна – пусть это причинит нам какую-то боль, необходимую боль – отрешиться от конкретных людей, чтобы восстановить целостность и отдать эту любовь, понимание этой любви всем, универсальному разуму, а не той или иной женщине.»
- «Настоящая книга – это дитя не болтовни и яркого света, но тишины и сумерек.»
- «Искусство жить состоит в том, чтобы воспринимать людей, заставляющих нас страдать, лишь в качестве ступеньки, позволяющей дотянуться до их божественного образа, и радостно населить нашу жизнь божествами.»
8.
Мне кажется, что «Обретённое время» (образца 2000 г. – перевод дипломанта литературной премии «Триумфальная арка» - Аллы Смирновой) – это совершенно уникальное явление. В тексте явно присутствуют двое – писатель и переводчица. И от этого – текст только выиграл. Хотя так бывает далеко не всегда.
«Обретённое время» примиряет душевное отчаяние одинокого смертельно больного писателя с чудесным ощущением жизни, происходящей вне его.
|