18.
В седьмой лекции ставится проблема, которая, на первый взгляд, вроде бы – проста. Вот вас осенило, допустим. Прозрели относительно какой-то ситуации. Но это прозрение (выявление закономерности) не вещь, которую можно положить в карман. Это прозрение должно возобновляться вновь и снова. Вы должны впадать в неё, как Пастернак в «неслыханную простоту.»
Мамардашвили эту проблему показывает на знаменитом стихотворении Мандельштама: «Пусть имена цветущих городов…» и на сцене посещения герцога Гарманта родственников Марселя-рассказчика, дабы выразить им сочувствие по поводу «умирания бабушки» Пруст говорит так о Германте: он как бы повиновался «неистраченному запасу поклонов в своих коленях». Что это значит? Когда этот ритуал (сочувствие родственникам умирающего возник, он возник как ритуал добра. То есть «вчера» это был ритуал добра.) Но это не значит, что сегодня – это тоже будет ритуал добра, а не пустая формальность. Чтобы не случилось перехода первого во второе – нужно усилие. Возрождённая живая сила! «Нужно место человека во Вселенной» (Мандельштам), то есть работа сознания.
Где нет причин – там и совесть. Там и – добро. Вторая парадоксальная мысль этой лекции. Почему зол!? Потому-то и потому-то. Почему добр – нипочему. Это и есть нравственность.
Аргумент та же причина. И вы твёрдо знаете, что аргументы приводятся только в ситуации, когда исчезло взаимное понимание, и отсутствие понимания имеет причины, а если есть понимание, то ничего этого не надо. Когда нужно выяснять отношения и доказывать, тогда появляется образ дурной бесконечности, по которой мы бежим.
Интересный пассаж есть в этой лекции. Где империя А. Македонского? А Александр Македонский живёт в нашей душе по одной простой причине: потому что они держали человеческое усилие. Им не империи нужно было строить (империи – вторичное!), а усилие человеческое держать.
В этой лекции впервые прозвучит понятие-термин – «вечно длящиеся акты» (которые не считаются случившимися). Приводится фраза: «Агония Христа длится вечно, и в это время нельзя спать.»
… И наши акты понимания, добра существуют внутри такой структуры длящегося акта. Или вечного акта.
… А обретённое время – внутри этого вечно длящегося акта.
…Если ты воскресаешь, то в этой жизни.
По мнению Мамардашвили, стержень всего прустовского романа – это отличие абсолютного «я» от психологического «я», которых множество: так называемые «субличности», а абсолютное «я» одно. Блок писал так: «У меня есть только две женщины в жизни. Одна – Люба, а другая – все остальные.» Мамардашвили иронизирует: если угодно, можете и на такой манер представить проблему «я»!
… Наши усилия живут в вертикальном измерении.
А на вершине усилия держится и всё остальное.
Сколько хочешь законов придумывай, - если нет людей, которые держат закон, не будет ничего.
Мы находимся в точке, где жили люди 1895 – 1905 гг.. . В точке – до первой мировой. Перед нами те же проблемы и главная из них – проблема внутреннего человека, который может на собственный страх и риск, на волне своего усилия собственнолично держать закон. «К концу 19 века выявилось, что нормы и правила, законы не работают сами по себе, что цивилизованные правила и законы являются лишь довольно блестящей, но тонкой пеленой жизни, что под ними скрывается хаос» (об этом предупреждал Ницше).
Заканчивает лекцию Мамардашвили следующим ходом: «Говоря об этом внутреннем человеке как проблеме века, я тем самым говорю и то, что эта проблема существовала и в эпоху Возрождения. Условно скажем так: проблема евангелического человека (Человека Евангелия, а не церкви). Внутреннего человека Евангелия, который не из текстов вносит в свой мир какие-то законы, нормы, правила, а рождает их сам из собственного корня испытаний (на собственный страх и риск).»
Собственным риском и на свой собственный страх ты проходишь ПУТЬ ИСПЫТАНИЯ.
19.
Бывают состояния (начало восьмой лекции), которые требуют расшифровки, поскольку ты вдруг испытываешь непонятную радость, а она – свидетель того, что ты наткнулся на закон, ибо радость – критерий очевидности, показатель, что ты встретился с «шелестом настоящей жизни».
Вспомним Гумилёва: есть вещи, люди, созданные друг для друга, и весь путь состоит в том, что они должны соединиться. Для этого они должны встретиться, и даже встретившись, они могут не воссоединиться, если МЫ НЕ ПОРАБОТАЛИ.
В лекции звучит один из главных законов духовной жизни: «мы живы, если мы держим живыми других». То есть воскрешая других, мы – ЖИВЫ. И только так можно жить!
Именно так живёт классический человек, классическая душа (Пруста, в том числе). По формуле: «Чтобы ни было, я МОГУ!» Это очень крепкий желудок – классическая душа. Она может переварить всё. Царящую вокруг несправедливость, несчастья, беды и т.д. Она предполагает мужество, конечно, мужество невозможного.
В лекции восемь впервые в этом цикле лекций прозвучит мысль о соответствиях (один из характерных признаков реального мышления) – «Когда мы мыслим на полную катушку, мы начинаем совпадать с Мандельштамом, Прустом, Данте, Донном…»
В этой же лекции вновь поднята проблема «собранности» и «рассеянности», что адекватно проблеме живого и мёртвого.
20.
В девятой лекции вновь проблема соответствий. «Мы о чём-то говорим, и в том, как мы об этом говорим, вдруг обнаруживаются соответствия. А что такое соответствия? Это то, что в нас есть, но мы об этом не знаем.»
«И если вам покажется, что свою мысль вы нашли у Мандельштама, не считайте, что вы нескромны: Мандельштам – великий поэт, а вы маленький студент. Этого не существует – в области ума, в континууме ума нет иерархии, нет рангов, нет должностей.»
Знаменитое: «Человек есть усилие быть человеком» - то же из восьмой лекции.
Вновь звучит тема долга и труда. «К счастью, мои родители окликнули меня в этот момент, - пишет Пруст. Мамардашвили продолжает: с какой радостью откликаемся мы на оклик, который позволяет нам избежать такого труда расшифровки впечатлений; кстати, родителям кажется, что мы их очень любим, потому что у нас радостная улыбка, правда, связанная не с тем, что мы любим родителей, а с тем, что их оклик освободил нас от того, что мы должны были в ту секунду думать и не могли, потому что слишком много труда на это требовалось.
Затем следует пример, когда молчание кучера позволило Марселю приложить ТРУД и расшифровать колокольни Мартенвиля. А если бы кучер заговорил с героем романа, то Марсель, разговаривая с ним, разогнал звуками произносимых слов то впечатление, которе должен был расшифровать. «От звука слов шарахаются вещи и разбегаются от нас. Это обычно бывает прямым следствием интеллектуальной беседы.» Но на сей раз Прусту-герою повезло. Он молча расшифровывал колокольни и отождествил их с тремя девушками из легенды (покинутыми в лесу и т.д.).
В лекции вновь появляется тема – длящегося акта. И вот мы ЖИВЫ, если оказались внутри этого бесконечного акта, разрешая внутри него какую-то свою задачу
Мамардашвили в лекции упоминает ещё одну заветную тему Пруста: законы присутствия. КАК присутствовать в какой-то момент времени или в любой момент со всей полнотой нашей способности пониматьт, переживать и волноваться. Но чаще всего мы, присутствую – отсутствуем.
Далее интереснейшая проблема: структура ожидания поцелуя матери эмигрировала в Альбертину – это не безобидная эмиграция, так как на долгое она сделала Марселя-рассказчика рабом архетипа «влажного лона». Мамардашвили назвал эту проблему «чудовищной». Ибо, если мы не будем расшифровывать подобные проблемы, если не будем рвать органические связи, не будем заниматься «расцепкой», то СУДЬБЫ нам не видать. А люди несудьбы, по мнению Пруста, даже не люди, а полуживотные.
Расцепление подобных феноменов – это и есть освобождение. В данном случае, она дарит «любовь, которой можно любить, не проходя АДСКИЙ ЦИКЛ погони за обладанием предметом любви.
Герой Пруста говорит: что он часто хотел видеть кого-то, а в действительности просто хотел увидеть куст боярышника. Или в случае Свана: хотел послушать музыку в салоне Вердюренов, а ему казалось, что он хочет видеть Одетту.
Вот от такого «рабства» мы освобождаемся МЫШЛЕНИЕМ, РАСШИФРОВКОЙ.короче, - реальной философией!
|