25.
Подводится итог прочитанным тринадцати лекциям, дабы у слушателей (читателей) не сложилось впечатление о ненужности метафизики вообще и индивидуальной метафизики, в частности.
Мамардашвили говорит: «Я вам рассказываю о драме бытия, как она зашифрован, на полную катушку, в записанном тексте, в котором зафиксирован реальный живой путь человека, который из темноты своей эпохи, из темноты нравов, обычаев, приличий и темноты окружающего общества, ВЫХОДИЛ куда-то, освобождался от чего-то, и это (куда-то), (что-то) мы и пытались понять. От чего человек освобождается и куда он приходит. Я говорил вам, что прустовская тема, прустовский роман есть роман ВОЗВЫШЕНИЯ. Я пытался вам показать, что возвышение есть определенная топография или топология. Мы возвышаемся, выбирая определенную тропинку и избегая другой.»
Далее опять следует проблематика добра и зла. «В фундаменте наших моральных и духовных оценок заложено, что там, где что-то полезно, мы вообще – вне области духовной жизни и вне области нравственности. Добро по определению исчерпывается самим собой». Т. е. стоит только искать смысл для добра – все рушится.
В лекции вводятся новые понятия и весьма своеобразно. Мамардашвили пишет: «Процедура душевного поиска, которую осуществлял Данте, абсолютно в таком же виде повторяется у поэтов 20 века».
Есть цивилизация, и есть варварство – кто победит. Кстати, фигура цивилизации – это фигура героя «того самого, что встречался в лекции о классической душе: «Что бы ни случилось – я могу».
Интересная мысль об автоматичности наших движений. Наши движения автоматичны и мгновенны, а эта мгновенность и автоматичность – очень опасны. Говорим: «Виновата среда» - автоматический ход мысли, которого трудно избежать. Но можно.
Вместо «среда заела» человек должен выбирать себе другой путь мысли: «героический энтузиазм». «Человек сам должен создавать в себе атмосферу, которой он дышит. Она ему не дана. Он сам должен создавать или добывать книги, которые ему на подносе никто не принесет, сам получать информацию, которую ему тоже никто на подносе не принесет. Разными путями, -говорит Мамардашвили, - потому что, когда начинаешь шевелиться, то в итоге ЖИЗНЕННЫЙ КОНТУР СКЛАДЫВАЕТСЯ».
Если вы посмотрите на структуру душевного поиска, которая началась литературно с Данте, то вы обнаружите, анализируя современных поэтов и писателей «Джеймса Джойса, Эзра Паунда, Элиота др.», что не «Я» пишущего производит, а форма производит.
…Христос отменяет субботу – а потому, что он живет в измерении того, как складываются человеческие судьбы «онтологическое измерение».
В онтологическом измерении любой момент может быть последним часом, в котором ты должен собрать, закончить свой опыт.
…Чувство предполагает полное присутствие. Вот и объяснение поведения Германта в час умирания бабушки Марселя. И присутствие есть проблема. Оно само не случается. Это есть проблема организации своего сознания.
…В этой четырнадцатой лекции есть потрясающие слова: «Попытаемся ловить себя на варварстве, потому что другого шанса быть не варваром нет».
26.
Пятнадцатая лекция. Начало. «Короче говоря – роман воспитания «освобождения, пути» - это такие произведения, которые сами в своем тексте ФИКСИРУЮТ КАКОЙ-то ОПЫТ, пройденный человеком и ИЗМЕНЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА ПОСРЕДСТВОМ ПОНИМАНИЯ ЭТОГО ОПЫТА». Одним из лучших образцов такого рода служит «Божественная комедия» Данте и «В поисках утраченного времени» М Пруста.
Довольно трудно для понимания, почему человек не может обойтись без текста, чтобы понять и преобразовать себя. А дело в том, что текст – это крепко сбитая форма, без которой невозможно себя собрать. Без формы мы подчиняемся естественным процессам распада и рассеяния.
Чувствуете, мы снова выходим на проблему живого и мертвого?!
Душа, которая совмещена с сильной формой, - это и есть классическая душа.
Классические души (Декарт, Данте, Донн, Мамардашвили…) не тыкают пальцем в мир, говоря: Фи! Стоит ли быть в такой помойной яме благородным?! Они понимают: «Чтобы не случилось – я могу!» Могу быть честным, добрым, сострадательным, не ни на что! Но могу – благодаря ФОРМЕ! Посредством формы! «Я вам напоминаю, пишет Мамардашвили, - основную черту классической души: организация чего-то, что естественным образом не может случится, организация этого «что-то» посредством формы и слова, или текста в широком смысле, т.е. не обязательно написанного, но бродящего – от слова «бродить» относительно «дрожжей» - в душе.
Vita nuova– устойчивый символ Данте – организация чувств и переживания посредством формы, или слова, или стиха. Стихотворение есть часть душевной жизни – например, любовной страсти, осуществляемой в ее полноте и в ее истинном смысле. «И вот вы увидите, - продолжает Мамардашвили, что каждый параграф книжки, который называется Vita nuova, - упорная работа со своими чувствами, чтобы спонтанность их канализировалась бы через форму и дала бы особый результат, естественным путем недостижимый для человека – слабого, эгоистичного, распадающегося существа.
Классические души создают свои миры. Поэтому, скажем, для Галилея не было той проблемы, которая была у Кампанеллы. Кампанелла жил на церковной почве и боролся с церковью, а Галилей сам уже создал себе другой мир и другую почву, и не церковь была его врагом. Поэтому он мог ей уступить, выполнив обряд раскаяния»
…Любой человек может узнать себя в Прусте, это вам не Томас Манн. Разве мы не можем сказать вслед за Прустом: все, что я знаю извне, - не мое! Только то, что я сам испытал и осмыслил, - Действительно мое! Это принцип моего состояния. Это та самая ангажированность, о которой грузинский Сократ писал: «Увы, из наблюдающего и что-то прикидывающего, никогда ничего не возникало, возникало всегда иначе совсем из другого».
В пятнадцатой лекции ставится еще одна парадоксальная проблема: одной личности (т.е. одной жизни) недостаточно для того, чтобы реализовать личность. Приводится пример о страной перекличке между любовью Свана и Любовью Марселя, когда в любви Марселя случаются события по предзаданному типу тех, которые сцепились и произошли в любви Свана. То есть любовь Марселя мы не поймём, если не будем знать любви Свана.
Далее вновь проблема «врагов» Пути. «Страх нужно останавливать в себе, - пишет Мамардашвили, - не нужно бояться с чем-то расстаться.» И не платить ценой картины реальности якобы за нерасставание с возвышенными мечтами и идеалами. Чего-то мы не хотим видеть, потому что «видеть» было бы слишком позорно и слишком страшно, обидно для человеческого достоинства и неутешительно для мечтаний.
Чтобы воспринять реальность – надо забыть самого себя. Одновременно это и тема смерти, потому что смерть как продуктивный фактор нашей духовной жизни есть предельный символ расставания с самим собой.
Вся последующая часть лекции – интереснейшие рассуждения о метафоре. Реальность есть что-то, что поддаётся воспроизведению метафорой, а метафора есть что-то, что связывает нечто, находящееся вне привычных связей. Метафора хочет разрушить видение мира через призму привычных связей (вспомните «эпопею» Кастанеды), чтобы выявить, что же скрыто за привычными связями.
Метафора была для Пруста элементом нераспада нашей душевной жизни.
Объединение в метафоры двух разных ощущений есть ВЫЧВОБОЖДЕНИЕ чего-то из случайности времени. У нераспада сознания есть какие-то инструменты. И далее рассуждение о том, что сама природа поставила Пруста на этот путь, поскольку она давала ему возможность испытывать качество одного предмета в качествах другого. Скажем, я говорила уже: вдыхать воздух Комбре в Париже и воздух Парижа в Комбре и тем самым завязывать метафорические связи вне обычных связей.
|