27.
Пруст был одним из немногих писателей, который заменил проблему наблюдения какой-то другой проблемой, которую Мамардашвили условно (но точно) называет реализацией самого себя, трансформацией себя, оформлением нового человека из куколки бог весть какого ветхого существа.
Так начинается 16 лекция!
А далее: «А усилие означает, что чего-то нет, пока не совершено усилие.» В Евангелии говорится: «Раньше были Иоанн Креститель и пророки, а теперь царство Божие усилием восхищается (или силой берётся).»
Стоит приложить усилия, потому что в глубинной структуре наших испытаний есть какие-то законы, и эти законы магически привлекали Пруста, и он чувствовал в себе призвание открывать эти законы. И если думать, то только о них, а об остальном думать не стоит. Нет той веселящейся искорки, - восклицает Мамардашвили, - которая приводит всё в движение и заставляет трудиться.
В лекции вводится понятие «двойственный объект», «двойственное впечатление», которое одной своей стороной вправлено в оправу нашей души, а другой – уходит в какой-то инородный нам (по материи) объект: пирожное «мадлен», к примеру. Или – в книгу «Франсуа-найдёныш» Ж. Санд. Так вот, почему мы пренебрегаем той частью вещи, которая ушла в нас самих?
Впервые вводится понятие» самопроизвольного акта». Вот: «Марсель окунает кусочек пирожного в чай, подносит к губам, и вдруг его пронзает целый мир, содержащийся в этом пирожном, мир его детства, мир Комбре, весь упакованный, звуки, лица. Но это не есть акт его воспоминания, - что какой-то самопроизвольный акт, другой какой-то инстанцией произведённый.
Мы каждую секунду умираем, не подозревая об этом, потому что позволяем своему живому ощущению быть заключенным в вещь, которая инородна или неадекватна ему. И должно очень повезти, чтобы произошла в холодный вечер встреча с чашкой липового чая с пирожным «мадлен», чей вкус, вызвав странную радость, заставил Марселя оживить ту часть души или ту субличность свою, которая была упакована в этом инородном для – для души – предмете.
Или вот: душа главного героя заключилась в стороне Мезеглиз или в стороне Германтов, а в действительности (как выяснилось в конце романа – нет никакой разницы между этими сторонами) можно и то и другое пройти с живой душой. Но ты отдал душу – стороне Германтов, или Мезеглиз, или Альбертине. И повторяю: должно очень повезти, чтобы непроизвольное воспоминание явив тебе правду – ОЖИВИЛО отмершие части твоей души. «Дальше жить» означает завершение таких актов, которые возрождают то мёртвое, которое сцеплено с тем живым, которое живо сейчас.
28.
Мы в лекции № 17!
Двигаемся в мире, ещё не успевая расшифровать, понять то, что с нами происходит. И поскольку не успеваем расшифровать и понять, постольку содержание нашего переживания или нашей мысли может слепиться с совершенно инородным предметом. А на место высвобождённого могут прийти штампы, стереотипы культуры, нашего рассудка, общих представлений. Но шанс, что когда-то в будущем вы сможете выскочить из предрассудков, заложен там.
Метафора непрожитая, непонятая – страшная вещь… Она будет нести картину законов, по которым со мной что-то случается, а со мной будет продолжать случаться, как с бараном, - иронизирует Мамардашвили, то же самое. Просто я не буду знать этих законов.
В этой лекции Мамардашвили вводит категорию памяти, категорию времени и пространства у Пруста. «Пространство я уже ввел, говоря об особого рода телах, которые локализуют и держат наши ментальные, психические и сознательные состояния. А далее рассуждение о времени, памяти и смысле. Пример: ну, скажем, что произошло в 1937 г. И я задаю себе вопрос: в каком смысле можно сказать, что что-то произошло в 1937 г.? Если взять реальные сцепления наших переживаний, наших реакций, то, как мы видим и делаем наши гражданские дела, то всё, что происходило в 1937 году, происходит в смысле возможности наших душ - и СЕЙЧАС.
… Чтобы извлечь временной опыт того же самого 1937 года, нужно быть способным выпасть из времени. Извлечение временного опыта происходит во вневременном измерении.
Вот все эти проблемы у Пруста сконцентрированы вокруг одного слова РЕАЛЬНОСТЬ. Реален ли я? Где я? Кто я? – вот проблемы Пруста.
Пруста интересует именно это: насколько я реален в качестве сознающего, чувствующего, понимающего. Мыслящего или пишущего. Вот такая проблема реальности перед ним встаёт.
Парадоксальна проблема реального и ирреального у Пруста. Чтобы её донести до слушателей, Мамардашвили, опирается на рассказ Набокова, «если я вижу молодого человека, а не любовника моей жены, то я – ирреален.» Конечно, можно просто говорить об ирреальности, а можно (как Пруст) иметь острое сознание этой ирреальности.
Возвышение над судьбой или извлечение смысла из судьбы для Пруста крепко переплетено со значением слова реальность. Реальность самого себя в мире – как испытывающего, видящего что-то или записавшего что-то в себе… Или не записавшего.
Есть что-то, что существует только в момент реализации: пьеса, живая мысль, прозрение, квант «второго рождения». И то, что к вам пришло на мгновение, час, два в карман… положить нельзя, нужно вновь и вновь впадать в это, как (мы уже говорили) Пастернак в неслыханную простоту. Длить это. Держать это.
Арто рассматривал театр как раз как подмогу в этом деле «впадения». Он считал театр машиной рождения людей на сцене в качестве что-то понявших, почувствовавших, собой овладевших.
29.
Лекция восемнадцатая.
А запомнившаяся колокольня (и не только колокольня) есть не колокольня, а знак Пути. В каком смысле? В нём уложены десятки и сотни актов человеческого недоумения, поиска, попытки разобраться в самом себе, выбора того или этого…ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ РАБОТА. Работать надо! Ведь то, что мы сделали, может уйти (и скрыться) во внешнюю вещественную оболочку, не соответствующую (или инородную) смыслу сделанного. Скажем, мечта, не до конца продуманная, не в полноте своей развёрнутая по смыслу или идеальное представление Сен-Лу о театре укрылось в лице Рахиль. В данном случае лицо Рахиль есть кокон пути маркиза Сен-Лу.
А короткий путь (это впервые у Данте) есть тот, который кажется непрямым. А действительности – это прямой путь, идущий через преобразование себя. То, что было подлинным впечатлением уходит по кривой – вбок, обрастая нашими эгоизмами, честолюбиями - и исправление кривой есть воссоединение с самим собой. И только на себе мы эту кривую исправляем. Вы помните слова Гумилёва: «О, как божественно соединение извечно созданного друг для друга!» Как раз то нечто, ушедшее по кривой, было создано для этого. Две разорванные половинки одного и того же – они должны воссоединиться.
Чудесная страница – 283, где в полном объёме представлен принцип недеяния. Нельзя разрешать боль (пример с Афганистаном) практическим действием, убивая стариков, детей, женщин. Само практическое действие выступает как прерванное движение по отношению к смыслу. А к смыслу ведёт – непрерывное движение. Состояние горя надо держать. Чтобы понять смысл. Чтобы не скатиться в ирреальность.
Мы понимаем что-то, не следуя хронологической линии времени, напротив – следование хронологии мешает нам понять. Для этого и понадобились такие тексты, как тексты Фолкнера, Пруста, Музеля.
Короче говоря, - восклицает Мамардашвили, - то, что я называю трудом жизни, страданием, это не есть простое переживание чего-то. Это именно – труд жизни, работа. Содержащая, в том числе и риск самого себя в духовной анархии. Это какой-то промежуточный такт введения в хаос, внутри которого (этого такта) только труд может найти исходный, первичный человеческий образ – а он и есть Божий образ в нашей душе, чтобы потом из этого образа рождались порядки, потому что порядки – только из порядков.
Мы все должны это проходить. «Для меня юноша, - пишет Мамардашвили, - который с самого начала живёт в рамках официальной морали и не проходит через прокручивание тех состояний, которые с самого начала не умещались ни во что это, никогда не будет человеком, ЖИВЫМ ЧЕЛОВЕКОМ.»
|