/по материалам романа М.Пруста, монографии Ж.Делёза, М.Мамардашвили, А.Моруа/.
1.
 Общеизвестно, что существует понятие «классического описания» любви и дружбы. Это «классическое описание» - по существу – «картинки с выставки». И каждый на бытовом уровне может их воспроизвести. Вспомните свои школьные сочинения. Употребляя «бытовой уровень», я не имею в виду ничего отрицательного. Возьмите, изумительную книгу Богата /«Любовь в письмах великих людей»/ - там вы столкнётесь с подобными «картинками» - описаниями.
2.
Двадцатое столетие подарило нам другие литературные образчики любви, где воспроизведено не столько ОПИСАНИЕ, СКОЛЬКО дан глубокий философско-психологический анализ происходящего.
К таким книгам относится роман-эпопея «В поисках утраченного времени» М. Пруста.
3.
Для Пруста любовь – своего рода болезнь /кстати, его отец был выдающимся врачом своего времени и младший брат Роббер тоже, но об этом поговорим позже/. Так вот для Пруста любовь – своего рода болезнь. И её описание /мы тут остановимся за скобками «однополые» варианты, которыми «кишит» книга/ повторяется в романе трижды:
а) первый раз по поводу Свана /второстепенный персонаж/ и Одетты.
б) во второй – главного героя под именем Рассказчика-Марселя и Жильберты - дочери Свана и Одетты.
в) в третий раз – того же Рассказчика, по имени Марсель, и Альбертины /вторая его любовь/.
4.
Интересна мысль М.Пруста о возникновении любви. Он твёрдо уверен и доказывает это образным рядом романа, что любовь возникает не потому, что люди созданы /якобы!/ друг для друга, а потому, что так «сцепилось».
Вот – Сван! В его голове, душе /если хотите этот термин/ «сцепилось» /как-то соединилось/ лицо Одетты с лицом Сепфоры, жены Моисея, с фрески знаменитого Боттичелли.
5.
Как-то Мамардашвили спросили: «А что мог Сван извлечь из своей любви?». Мамардашвили, усмехнувшись, ответил: «Что извлечь?! – Умение любить по-другому. Не быть рабом предмета, который продолжаешь любить. А для этого нужно мужество».
Мамардашвили часто называл его «мужеством невозможного». Трудно сказать самому себе, что любовь к Одетте – это /по существу/ ЛЮБОВЬ К САМОМУ СЕБЕ КАК ПОНИМАЮЩЕМУ такую красоту как Сепфора Боттичелли. Трудно. Почти невозможно.
6.
Датский мыслитель Киркегор называл смертельной болезнью – знание о самом себе, ибо это «предварительное знание» часто является причиной зацепления, о котором мы ведём речь.
Вот друг Рассказчика-Марселя Роббер де Сен-Лу считает себя «доблестным человеком». Ну, как после такой самохарактеристики не влюбиться в актрису Рахиль, которая «сцеплена» со всем доблестным и высоким, что олицетворяет в себе Театр. Вот и любит рабски. А корни рабства уходят в него самого, в его неспособности понять собственное впечатление, разобраться в том, что он чувствует к Рахиль?
7.
По мнению и Пруста, и Мамардашвили, без ТАКИХ ВОПРОСОВ мы будем постоянно попадать в «ситуацию рыбы», вынутой из аквариума. Вот смотрите: носится рыба по аквариуму и всё ёй понятно, всё ясно. Есть только один мир – аквариумный. И вдруг, в один прекрасный день вас рыбовод возьмёт да вынет. И окунёт в другой мир. Воздушный, к примеру. Этот «ужас» может выглядеть примерно так. Сцена из романа М.Пруста. Герой Рассказчик наблюдает за танцем своей Альбертины и её подруги Андре. А в этот момент подходит доктор Коттар и – как бы, между прочим – говорит: на месте родителей этих милых особ я бы не позволял им так забавляться. И всё: рушится мир рассказчика-Марселя. Бездна лесбийской любви смела его.
8.
И всё-таки «ужасы» любви искупаются тем, что она дарит нам не вербальный, а БЫТИЙНЫЙ ОПЫТ. А вот дружба, на которую мы чуть ли не с младенчества уповаем, ничего нам не даёт. Во всяком случае, так считал Пруст, а вслед за ним - Мамардашвили.
Не без содрогания, но с ощущением, что это так, читаешь те страницы «Обретённого времени», автор пишет, что «друзья являются таковыми лишь в тихом помешательстве, что настигает нас несколько раз на протяжении жизни, причём мы добровольно поддаёмся ему, хотя в то же время достаточно умны, чтобы понимать, в чём заключается безумие сумасшедшего, который беседует с предметами обстановки, полагая, будто они живые».
|