А.В.!
Вы, может быть, и правы в своей иронии, когда говорите: конечно, у вас вновь «горе» - телефон сломался. Но для меня действительно это - горе. И такое отношение к ерунде (по общепринятым меркам) объясняется сразу несколькими причинами: и соционическим типом (Дон-Кихот независимая натура), и полом (женская паника перед техникой), а главное - «поэтической натурой». Тут вспоминается интересный случай. Софья Андреевна Толстая как-то показала Льву Николаевичу листок со стихотворением, которое ей посвятил Фет. Толстой очень далекий от «рифмованной поэзии» все же сразу оценил шедевр. Но основное произошло потом, он показал своей Соне оборотную сторону листа со стихотворением, а там слова рукой Фета: какой ужас, литр керосина подорожал на 12 копеек. Толстой удовлетворенно сказал: это признак истинного поэта - приходить в возбуждение не только от майской ночи и соловьиного пения, но и от дороговизны керосина.
Поймите это, дорогой А.В., и признайте, что вы меня просто убили (на время), когда - в апреле - не приехали чинить телефон.
5.
Но я (это правильно заметил Д.М.) довольно быстро воскресаю даже после таких жутких штучек.
Вам, вероятно, апрельский эпизод показался малостью. И вы решили показать мне, где раки зимуют (тот « знаменито-хамский урок»). Самое интересное в этой истории, что только недавно (с ваших слов же!) я поняла, что вы не просто демонстративно молчали, облокотясь на стол, вы еще и «гадости думали». Вот уж поистине прустовская ситуация.
В одном из томов своей эпопеи Марсель Пруст пишет, что мы видим других людей в своем собственном мире. И с трудом представляем, что есть другие миры, где мы не только занимаем наискромнейшее место, но и «обговариваемся», «обсуживаемся» гадостями.
Вообще я благодарна судьбе, что она, кажется, ослабила депрессию, потому как появилось желание не только докончить докторскую, но и написать книгу
«Пруст и мы». Я могу сказать о себе словами героя Орхана Памука: живу в убогой стране, где никто не знает Альбертины. Больше, чем уверена, все, связанное с депрессией, упирается в проблему «людской пустоши». Я уже и не мечтаю быть равной среди первых (термин Ротенберга), т.е. обрести настоящее профессиональное пространство, где обкатывается, как любил говорить М.К., живая мысль. Чтобы быть живой, мне сейчас нужно любое общение. «Человек человеку лекарство», - как говорят в таких случаях грузины.
У меня с травмой покинутости и отвергнутости (Лиз Бурбо) эта закономерность вдвойне. Для меня СОБЕСЕДНИК - все! Или почти - все. Многие этого не понимают. Я знаю, что большинство, знающих меня по текстам, считают самодостаточной натурой. О, как бы я этого хотела, но - УВЫ.
....А ваш «гневный вопрос» накануне отъезда в Турцию: вам скучно? Требовал другого ответа. Не демонстративного с примесью гордыни: да, мне скучно среди скучных людей, а кроткого: Мне не скучно, а страшно, потому и звоню.
|